Свет в домике деда Руфима горел всегда, потому что старичок пaнuчecкu боялся темноты. С возрастом ещё и зрение начал терять, и поэтому его пугали даже сумерки.
На пять лампочек расход электричества небольшой, конечно, но лампочки-то имеют свойство перегорать, а светодиодные хоть и служат дольше, но стоят дороже. Дочка неоднократно чуть ли не на пальцах пыталась ему объяснить, что за счёт продолжительного срока эксплуатации дорогие лампочки в итоге получаются выгоднее, чем обычные, но дед и слушать ничего не хотел. А те, которые она ему покупала, складывал в пакет и прятал на шкаф, после чего шёл в магазин за обычными. Такой вот своеобразный человек, что ж тут поделаешь. Всё твердил, что от обычных лампочек и свет живой, и на душе теплее, а от «вот этих ваших новомодных изобретений» холодом веет.
Жил дед Руфим в свои восемьдесят шесть лет совершенно один. Добротой характера не отличался, поэтому родственники в гости к нему наведывались нечасто. Дочь Ольга только заезжала периодически, чтобы убедиться, что старик жив еще. «Никто ж и знать не будет, случись с ним чего. Всех вредностью своей от себя отвадил, пень старый», — жаловалась она мужу, которому шёл уже седьмой десяток. Да и ей тоже не так давно шестьдесят стукнуло — здоровье уже не то, чтобы каждый день за десять километров к отцу на велосипеде кататься каждый день. Раз в неделю, а то и в две, когда соседи в город по каким-нибудь своим делам ехать собирались, напрашивалась им в попутчики до соседнего села, а на обратном пути соседи же её обратно и забирали.
Всё бы ничего, но дед Руфим слёг, а ухаживать за ним оказалось некому. Ольга хотела его к себе забрать — не захотел. В пансионат — категорический отказ. «Дома и стены помогают», — и хоть трава не расти. А от соцработников проку немного — они ж не могут круглосуточно возле старика сидеть. И сиделку нанять пенсии не позволяют.
— Поеду я, Коленька, у отца поживу немного, — решила Ольга. — Ему и осталось-то всего ничего, так хоть родной человек рядом будет, когда прощаться время придёт.
Сказано — сделано. Собрала кое-какие вещи первой необходимости и попросила соседей отвезти её к деду. Приехала, а там на столике рецепт лежит, врачом оставленный.
— Пап, ты лекарства эти купил?
— У меня пенсия не резиновая.
Ну и дальше в том же духе. Всё старику не так. Он и здоровый-то вредным был, а больной и вовсе невыносимым сделался. А главный камень преткновения — свет. Ольга как пакет на шкафу обнаружила с тем, что сама раньше покупала, так и ахнула.
— Пап, ну зачем ты так делаешь? Они же денег стоят. Для тебя же покупалось, чтоб ты на лампочки хотя бы не тратился.
— Вот и забери их себе. И не смей свет выключать. Я за него из своего кармана плачу.
А как не выключать свет, если при свете спать невозможно? Да и зачем он нужен в комнатах, где нет никого? На веранде, например, или над крыльцом — вот зачем там днём лампочка горит? И так ведь светло.
Как лежачий старик чувствовал, что Ольга где-нибудь свет выключила — непонятно, но это стало для неё проблемой номер один. Она-то привыкла электричеством только по мере надобности пользоваться, поэтому щёлкала выключателями просто по привычке, а дед Руфим сразу же крик по этому поводу поднимал. Да так кричал, словно в горящей днём лампочке во дворе для него смысл жизни заключался.
— Как есть чокнутый, — ворчала себе под нос Ольга, но включала свет обратно, потому что доктора запретили старику волноваться.
А через месяц деда Руфима не стало. Проснулась Ольга ночью — вокруг тьма кромешная и тишина. Включила свой кнопочный телефончик вместо фонарика, добралась до выключателя, а он не работает. И в соседней комнате тоже впустую щёлкает. Дошла осторожно до кровати отца, а он холодный лежит и не дышит. Пришлось искать в кухне свечи, чтобы в темноте до утра с ума не сойти. Аж вздрогнула, когда рядом холодильник старенький привычно зарычал. Получалось, что электричество-то в доме есть, только лампочки почему-то не включаются.
Зажгла свечу, выкрутила одну лампочку — перегоревшая. Вторая тоже. И так по всему дому, и на улице в том числе. Попробовала вкрутить светодиодные — не работают. Так и сидела до рассвета при свече.
Деда Руфима похоронили, а проблеме с лампочками объяснение так и не нашлось. Электриков вызывали, но они только руками развели — проводка вся в норме, хоть и старая. Электричество есть, а света нет, причём не работают не только светодиодные лампочки, но и самые обычные, какими старик всегда пользовался. Аномалия какая-то.
Продавать отцовский дом Ольга не стала — кому нужна развалюха, в которой такие проблемы с электричеством? Выбросила всё ненужное, счётчик электрический отключила, закрыла дом на ключ и больше там не появлялась. До тех пор, пока спустя почти год не позвонила соседка покойного деда и не сказала, что в закрытом доме всю ночь свет горел.
Поехала Ольга выяснять, как такое может быть, но вернулась ни с чем — нет света. Ни одна лампочка не загорается. И не заметно, чтобы в дом кто-то посторонний вламывался — пылища кругом. Чтобы больше этим голову себе не забивать, она все до единой лампочки выкрутила и в мусорный бак выбросила.
А старенький, оставшийся без хозяина дом всё равно изредка светился по ночам всеми несуществующими лампочками, которые никогда не выключались при живом старике Руфиме. Не особенно часто такое случалось, но время от времени люди спрашивали у Ольги, не продала ли она домик, не пустила ли квартирантов. Не было у неё объяснения этой аномалии, а своими глазами женщина ничего подобного не видела. Не может там гореть свет — и всё тут. А он горел. Пока однажды никому не нужный дом дом не завалился окончательно.
